Стихи / плач по деметре

Улетели ласточки на юг;
до весны не будут рваться в путь.
Не согреть своих замёрзших рук -
я прошу, шахтёр, угля добудь.

С небесами в сумерки падём,
нас с травой иссохшей бросят в печь.
Листья изувечены дождём...
Дровосек, дровами обеспечь.

Волны бьются сталью о гранит,
и печаль прокралась вором в кров.
Душу воздух влажный холодит -
хвороста, вязальщик, заготовь.

Осень 1998 года

Буря молниями жгла электросети;
гром гремел, свирепствовал циклон.

Ураганный мающийся ветер
об асфальт раскалывал стекло.

Отрывал молоденькие листья,
отнимал от мамкиных ветвей.
Не позволив жизнью насладиться,
гнал по новорожденной траве.

Не услышал, следуя Эриде,
лепестков младенческий испуг.
Уносил с собою, не увидев
материнских, рвущихся к ним рук.

Под давленьем бури напряженья
стал убийцей, не желая зла.
Но, утихнув, не снискал прощенья
возле трупов листьев и стекла.

Май 2002 года

Подарив неуемным ветрам
лохмотья листвы,
оголенное дерево нервов
выставила напоказ.

В опустевших ветвях
вместилище жизни — гнездо
разорили львы,
а душа, зависшая шариком,
цепляется за облака.

Позолота потерлась
и можно увидеть
истинную кору.
Проявляются темные пятна
на белом стволе.

Но пока он стремится к солнцу,
я не умру.

Шарик лопнет вот-вот,
завалившись в гнездо -
оболочкою в склеп.

Можно долго молиться Деметре
о вечной весне,
не спускаться в Аид,
чтобы было всегда чем прикрыть
размашистых грех.

Но закон неизменен -
зимою влага не кормит корней,
обнажая древесное тело,
что правдивей вина
в октябре-ноябре.

Октябрь 2012 года.

Растекается солнце по глади воды
нефтяной лоснящейся плёнкой.

И белые, словно в пелёнках,
чайки жалобно плачут громко,
подобно легким,
крылатым ещё младенцам...

Неба сухого отжатое,
выглаженное полотенце,
впитав весь воздух,
обжигает кожу
синим дыханием плазмы.

И если ночью нужны фонари
освещать дорогу уставшему глазу,
то днём тени от разных зданий
озаряют разум.

II

Ночь ложится на город,
словно супруга приходит
исполнить свой долг.

Она расстилает на пыльных улицах
воздуха нежный шёлк
и зажигает свечи
звёзд, планет, фонарей.

Город, обласканный ею
становится мягче, добрей.

Беззвучно протиснется в дверь
одиночества серая тень,
что опутала сердце,
словно землю — корни растений.

Мне хочется вырвать её,
меж зубов деревяшку зажав...

Но мужества не достает,
да и ночь беспокоить жаль.

Ночь, что снимает с шеи
удавку летней жары.
Ночь, высвобождающую
свежесть лимона из кожуры.

Ночь заскользила по улицам,
словно по коже скользит рука,
вызывая ответную нежность
в грубой душе мужика.

Город и ночь, что брошены
большей частью людей,
живут какой-то неведомой жизнью,
рождая к рассвету уйму идей.

И если луна бросает худеть,
исчезая с лона небес,
быть может, и я воскресну
в непостоянном тебе.

III

Сутки разрезав на ночь и день,
словно яблоко — пополам
лезвием острым Невы,
город взывает к нам.

Август 2010 года.

Не лгите, мои чувства, —
слух и зренье,
не льсти, душа,
о близости спасенья...
Деревьев зелень
шепчет летом бредни,
держась за ветви к октябрю
из сил последних...

Живем, коль не по Богу,
то по ветру,
и души листьями несем
во власть Деметры...
их погубив. В заливе снова волны —
качает лодки сильный страх
при вере сонной.

Завуалируют звезду
спасенья тучи —
не усомнимся ли в огне
ее могучем?

Сентябрь 2012 года

Воздух, поднявшийся
гротом надутым,
треснул по швам,
грозою шарахнув.
Уши заложены —
падаешь будто
вместе с давленьем
в подземную шахту.

Вновь сотрясает
небесное ложе —
ангелы крепко
края прихватили,
будто оно —
половик из прихожей,
и время пришло
выбивания пыли.

Ветер наглеет —
не ведает флюгер,
в лицо или в спину
он только что дунул.
На улицах мусор,
король буги-вуги,
забыл про тюремную
камеру-урну.

Если бы были
волхвы и шаманы,
давно колдовали,
просили бы солнца,
как в засуху просят
воды непрестанно...
Нева ею давится,
город — плюётся.

2013 год

Капризно небо засыпало,
укрывшись тучей потеплей,
подпертой, чтоб не рассыпалась,
ветвями голых тополей.

Ветра ковры из листьев ткали
и застилали ими парк,
дороги... Светофор сигналил,
мигая, отправляя спать.

Запуталась природа, плача,
в водопроводах, проводах,
свернувшись уличной собачкой
в ей чужеродных городах.

Напрасно дождь стучался в окна -
не распахнутся рамы их...
Да и язык его не мертв, но -
абракадабра для живых...

Капризно небо просыпалось
больным, набухшим поутру,
сжигая каплями напалма
бесчеловечность наших рук.

2003 год

Какая ночь. Какая благодать.
Спокойный мир и чёрное обличье.
Ей всю себя до капельки отдать
хочу без страха я до неприличья.

Я прокачусь на угольной волне
к далеким звёздам, зримым и незримым.
Листвой деревьев, шумом ветра в ней
поёт мне ночь, с которой неделимы.

Когда придёт неведомый закат,
почувствую — сливается дыханье
её с моим, не ведая преград,
нырну в неясность снов и очертаний.

2001 год

Против природы, весеннее солнце
двух не сотрет отпечатков в снегу,
и это силу дает бороться
с тем, с чем думала — не могу.

Часто простые слова «как ты»
звучат нужнее, чем «я люблю».
Близостью, что не требует траты,
сердце, отдавшее все, исцелю.

Солнце, чей гелий не знает счислений,
против природы, переживет
рожденье и смерть звездных скоплений,
от взрывов которых стонал небосвод.

Раны зашью, продернув в иголку
жизни нить дружбы, тончайшим швом.
Сколько катушек без всякого толку
в попытке с кем-то связаться ушло.

Против природы, какая-то мелочь,
когда вложили в нее тепло,
станет оружием, бьющим смело
во все, что нам причиняет зло.

Март 2011 года

Тоска сжимает мир в убогий кубик,
печаль не выпускает из когтей.
Смотрю на то, как ветер ветви рубит,
потом волочит трупы их детей.

По осени иду, как по дороге,
как кубик-рубик ты не разложи —
ты раб его. Бросаются под ноги
мои надежды, будто миражи.

Вновь сердце с журавлями хочет к югу,
октябрь мой ему невмоготу.
Не выгнать из себя печаль-ворюгу,
что зарится теперь на наготу.

В душе моей пустующие камни,
в ней ветер гонит всё во мглу и даль,
и хлопают вовсю гнилые ставни —
обои рвутся, крошится эмаль.

Тоска сжимает в точку шири круга,
и наступает мёртвая пора.
От сквозняков я отступаю в угол,
будто наказана я ими до утра.

Увижу я сквозь маленькие щели
дожди или залитый солнцем луг?
Взлетают птицы — лишь бы долетели,
то осень не в душе, она вокруг.

Октябрь 2005 года

В двадцать семь наматывать нитку на палец
наивно и глупо, считая буквы, как цифры.
На грани меж жизнью и смертью, в цветном астрале,
обхожу пирамид основанья, припомнив мифы.

Грубую нитку жизни в иголку продернуть
и не порвать, терпеливо храня своё сердце,
мало острого зренья и пальцев проворных -
нитка должна идеально сквозь зло продеться.

Иду по Большому, схожему с древней Гизой,
рассечённой Нилом-дорогой на две половины;
в гробницах уже подготовлены мумиям визы
в царство Осириса — с крыш нисходят лавины.

Я прохожу Сахару, поглотившую город,
снег солёный изъест и дублёную кожу...
На тротуарах нет места людям, и впору
идти под машины с молитвой: «храни меня, Боже».

Трёхличный включил обратный отсчёт зелёный,
что устремился к нулю, я никак не успею.
Безжизненный карлик, пускающий радиоволны,
имеет надежду на пару, и теплится ею.

И в этой суровой зиме обонянием тонким
запах надежды ловлю и снежинок стаи,
что на морозного воздуха впившиеся иголки
нанизаны, словно шары, но их тронешь — растают.

Февраль 2011 года

Оперлась ракита об ограду,
словно девушка — о подоконник,
слушая баллады ветра-барда,
верит марту, что мороз не тронет...

К октябрю, не пряча слёз в ладонях,
за любовь свою несчастьем платит -
ждёт девицей парня на за дворне,
что вернётся только скинуть платье.

Март 2014 года

Февраль конвульсирует в марте,
прерывисто дышит.
Минуя живые скелеты
по-прежнему спящей природы,
спускается медленно небо,
закрывшее звёзды и крыши
размолотой манкой и шалью,
нестиранной многие годы.

Не в силах укрыться
от сильного ветра ни шапкой,
ни воротом куртки,
в условиях зимних, пусть тёплой,
весной же почти бесполезной...
несёшься до первой же лавки.

Пряча от холода руки,
в перчатках находишь некрополь.

Не можешь осилить
сносимый вчера еще минус,
а лужи, покрытые плёнкой
морщинистой полиэтилена,
теперь переносятся хуже —

борьбу с охлажденьем отринув,
уже не справляется сердце
с задачею теплообмена.

Март 2009 года

Небо сияет надраенной палубой
англо-корвета,
плывущего выбить из Франции
колонии Нового Света,
и кажется тоже нацией,

вставшей с рассветом
безбрежностью бронзовых шлемов
бесплотных, но храбрых воинов,
готовых бороться с системой
любой, против Бога настроенной.

Взвив ослепительно-яркий
солнечный вымпел,
познавшее дух победителя,
от твердь покрывающей сыпи
избавится войско стремительно...

Небо пылает грозой колесничего войска
египетской армии
перед сраженьем с гиксосами,
накрывшими, словно самум,
Среднее Царство заносами.

Умерший Бог воплотится,
сияя величьем, из тлена,
и небо не будет столь шёлковым.

Враги преклонят колена,
давясь дождевыми потоками.

Июль 2010 года

Налетаю я на девушку смерчем:
— извините, говорю, а она мне:
— так бывает, пустяки, аривидерчи...
И следов не остается на камне...

У меня такое сплошь, постоянно,
и особенно в апреле, да в мае -
пеленой напускная тайна,
а под нею маята, и ломает.

Словно чайник закипел, щёлкнув,
остывая ещё дольше, чем грелся -
не заметила дождя и промокла,
будто всюду технологии стелса.

Достаю у парадной я пропуск
и прикладываю ключ к турникету...
В даму врезавшись, витая Каллиопой,
извиняюсь, а она уже — лето.

Апрель 2014 года

Вечер-Незнайка любимою шляпой
косматую голову неба прикрыл,
тучи заправив, окошки заляпал
бликами солнца, ради игры...

Бросив рубашку на запад далече,
весь горизонт в одночасье зажёг,
перед купанием в ветреной речке,
галстуком лес повязал и лужок.

Сверху в затылок ударило что-то,
пока он разглядывал майских жуков...
Шишку потрогал, и с ленной зевотой
взвил, разогнувшись, луну высоко.

— Что ты, Незнайка, нашёл? — сто догадок,
одна фантастичней другой, и дурней...
Долго не думая, честно, с досадой:
— Утро-то вечера мудреней!

Знайку спросите, заранее вставши;
что на востоке, веков испокон,
день начинает, напившись /из чаши
впадин/ туманом — парным молоком...

Только придётся ещё подождать вам
/когда я засну, на кушетку упав,
будет Стекляшкина звёздная жатва;
все перечтёт их, крепя на колпак/.

Утром влетевшее днём вчерашним
личинкой ли, семечком ли в окно
вылетит бабочкой в пожни и пашни,
вызреет сочным арбузом-слоном...

Чудо творится сон-палочкой феи;
сегодня, не ведаем, что мы нашли,
а завтра под запах бодрящий кофейни,
летим на Луну за мильоны аж ли!

Апрель 2014 года

Сосулька упала с крыши,
убила надежду на завтра.
Она слишком долго стучала,
а я — открывала.

Совсем я уже не ждала,
думала — бомж канючит на завтрак.
Но визг домофона достал,
и я всё-таки встала.

Лишь дверь распахнув, обмерла,
увидев её бездыханной.
Мечты, не сбываясь, сочились
из тела, сливались
с дождями бездушного дня.

Жвачкой со вкусом банана
хотелось уже поперхнуться —
сугробы достали.

Надежда на послезавтра
слегка отрезвила, отсрочив
желание в жизнь претворить,
или в смерть, эту лажу.

Но мне, если честно, трудно
поверить, что небо захочет
её допустить, оправдать —
не убьёт её дважды.

Ах, если бы жил ты чуть ближе,
чем злая соседка разлука,
возможно, надежда бы, выжив,
пустила вновь корни
куда-то поглубже, чем в воздух...

Стрельнуть, может, просто из лука,
забыв про надежду, смирившись
с лягушкой покорно?

Март 2010 года