Стихи / батискаф

Здесь жизнь и смерть, и два глотка дождей,
столь горькая тоска и чай горячий,
десятка два заточенных гвоздей,
вонзённых в сердце, да мороз собачий.

Здесь жизнь, словно засахаренный мёд,
скрипящий на зубах до боли дикой.
Здесь будущее прямо у ворот
стоит с улыбкою нахальной и безликой.

Моя дорога — жуткий лабиринт,
но не вручала нитку Ариадна...
И я бегу какой-то дикий спринт
по катакомбам тёмным и прохладным,

где жизнь и смерть заплаканы дождём,
где мелочи в конце срывают планы,
где всё же мы надеемся и ждём
поймать удачу в будущем желанном,

увидеть солнце, отыскав свой путь,
и, наконец, познать крупицу счастья.

Здесь сто пещер — в которую свернуть?

В какую не сверни — порвут на части.

Ноябрь 2004 года

Передо мной стоит туман,
я вижу только очертанья.
Толпа несётся на таран,
чтоб ухватиться за желанье.

Но все захвачены пути,
за каждый кем-то кровь пролита,
а я в тумане, как в сети
у паука вместо москита.

И ожидание гнетет,
пока дымятся мои планы.
В трясине часто тонет тот,
кто не достиг тропы желанной.

Кто от сомнений не вилял,
а побеждал — тот на Парнасе.

Страх разжигает куб угля —
грядущий день, ты так ужасен.

Чтобы отбить себе проход,
борьбою нужно заниматься,
учиться двигаться в обход...

А солнце будет подниматься,
но до меня не снизойдёт.

И будущим мне не гордиться,
оно зверюгой хищной ждёт,
а приручить её не снится.

2003 год.

Лекарство от всех неудач
в бокале, что ждёт на столе.

Заглушит ли рвущийся плач,
дорога ли станет белей?

В затакт пузырькам чёрных нот
споёт одиноко рояль.
Под пальцами чист небосвод,
прозрачен, как горный хрусталь.

Но в жизни смешались цвета,
впустила в себя я тоску.

Из музыки льётся мечта —
бежать босиком по песку
навстречу счастливой судьбе,
забыв про мирскую канву.

Мелодия стонет в мольбе —
мечту воплотить наяву.

Всё тише и тише звуча,
все ноты исчезнут в ночи,
застынут глаза у плеча
во мраке истлевшей свечи...

Всё снится и снится мне сон,
как Бог разбирает мой крик.

Тем временем, жизни канон
гоняет мой призрачный блик.

2000 год

Если б с каждого свалилась шелуха,
что б предстали без телесных оболочек...
Наперёд бы знать, орех или труха
прячется под скорлупой сорочек.

И в малине поселившийся червяк,
пожирающий её, порой не виден,
пока с ветки не сорвёшь, а в сердце всяк
паразит может кормиться на обиде.

Если б каждого я видела насквозь,
сколько шрамов бы на сердце не имела?
Сколько человек я вкривь и вкось
изучила бы, и видеть не хотела?

Но душа, подобно луку, шелушит,
человек запеленат в горе простынок,
защищаясь, ведь с рожденья малыши
познают и посещают веще рынок.

В каждом сердце есть двойное дно:
зло, добро, их смесь — лежат слоями.
Но я верю в то, что лишь зерно
всё же может прорасти, общаясь с нами.

2003 год.

Нет Государства, есть «былые связи»,
законов нет, есть «пойман» и «не пойман».

Нет совершенства, есть «из грязи в князи»,
нет здравых рассуждений, только гомон,
копание в правительстве, в начальстве,
но не в себе, не в собственных пороках:

«У депутатов миллионы, вот нахальство» —
простой рабочий судит однобоко.

Идёт домой он, получив получку,
а за спиной рюкзак набит металлом,
он думает: «Я взял всего лишь штучку»,
себя оправдывает: «Я украл же мало».

А фрезеровщика, лишившегося пальцев,
подкупят — мол, молчи, держи подачку
из пары тысяч, и, потряхивая сальцем,
начальник, совесть успокоив, сядет в тачку.

У магазина человек лежит в отрубе,
идут прохожие и думают: «Допился»,
получит от мента ещё он грубо,
что б точно до «нирваны» докатился.

Дай Бог, чтоб он с ботинками проснулся —
скорей всего без них, но с мыслью ясной:
«Какие сволочи менты, да, я согнулся,
но я не виноват, то жизнь ужасна».

«У нас не Государство, а помойка»,
придя домой, в жену плеснёт ответом.
Пропил он счастье своего ребёнка
и даже не задумался об этом.

Нет общества, есть индивидуальность,
скреплённая безвкусицей и модой.

А в моде пошлость, в моде сексуальность.
«Культуры нет!» — кричат среди народа,
ругаясь матом, поднимая рейтинг
всех передач, далёких от культуры,
и будто бы себя не понимая,
бычки кидают, мусор мимо урны.

«Жизнь отвратительна до нищеты, виновны власти,
это они должны дать благо и порядок»...
Долг Государства позабылся, но, отчасти,
в ответ долг Гражданина впал в упадок.

2007 год.

Мой скомканный листок летит в клозет,
в нём бред и глупость моего воображенья.

Проигранные вдребезги сраженья
удачно кем-то выиграны все.

Ловушки, вилки, все мои ходы
без всякой хитрости, я пойман на уловку.
Прям перед королём склоню головку,
дабы ценнее жизни нет беды.

Бездумно, беспросветно и легко
я сдал все партии свои без промедленья,
ведь у судьбы гигантское мышленье,
немногим до него недалеко.

Помятый лист, расставлены давно
фигуры на доске, зал в ожидание.
У рефери нужда в исповеданье, —
здесь правило игры только одно:
что все мои фигуры до одной;
что слон, что ферзь, что раненая пешка,
чуть-чуть недоглядев, чуть-чуть помешкав,
будут раздавлены или пойдут на дно.

А эти, чёрные, они коварны все,
и ходят как угодно, невидимки.
Я сколько раз, с доски снимая снимки,
не видел ни одной из них совсем.

В свидетелях борьбы сплошной восторг,
когда из-за куста, напропалую,
выскакивает конь, как не юлю я,
он ест, как в шашках, весь мой белый полк.

Но как же так? Тот конь пошёл не так,
он не по правилам скакнул через всю доску.
А зрители про белую берёзку
поют и тычут пальцами — дурак.

Не знают даже про свою игру,
что будут съедены их жирные коняги.

Баталии записывают в саги...

Но свой листок комкаю, и — в дыру...

2006 год