Стихи / маяк для стикса

Привиделся в сером тумане
холодный пустынный перрон.
Нашарив рукою в кармане
билет, я залезла в вагон.

Замкнулись зелёные двери
за мной, словно некая грань,
лишь право оставив поверить,
что поезд отправился в рай.

Он мчался сквозь гарь сожаленья —
пустыни, леса пересёк.
Минуя людские селенья,
он путь проложил на восток.

Иду по вагонам напрасно -
единственный их пассажир.
В кабине безлюдно и страшно...
В какой же приеду я мир?

Кто здесь? Проводник, где все люди?
Чья правит составом рука?
Я спрыгну, никто не осудит,
но вера хранит от прыжка.

Май 2001 года

I

Я между лесом, где пугаюсь льва,
волчицы, рыси, лишь бы только выжить,
и городом, что городом едва
могу считать, болтаюсь и не вижу
другой дороги. Мерзок город Дит,
скрывает сформированные в теле
последние круги, где душ артели
суровость наказанья не щадит.

II

Места для искупления грехов
являют конус с опрокинутой вершиной,
вонзённый в землю. Мука жизнью длинной
страшней успения. Круги мельчат с верхов,
пороки облегчаются с низов.

Нет, ад — не ремешок, не угол,
в нём души не играют роли пугал
для устрашения других, смотреть в глазок
туда не стоит — Бог не милосерден;
будь он добрей, не сотворил бы ад...

В Египте его нет, весомой ка
гуманно предначертано стать снедью
льва с крокодильей головой. Но город Дит
содержит страшные круги и злые щели,
а маяки его ведут к плачевной цели.

Вокруг же стен его страдание смердит.

III

Безвольных слёз потоки, не спеша,
стекаются в Стигийское болото.

Когда полтона потеряет нота,
срываясь в плач, отчается душа,
я попадаю в скорбные места,
не знающие веры и надежды.

С меня срывает сторож-бес одежды,
но видит пламя обнажённого креста.

Он, чертыхаясь, одевает, отпустив —
негоже, чтобы в общество гневливых
влетала птица с веткою оливы.

Здесь лишь один маяк, ведущий всех на риф.

IV

И я с зажжённой спичкой выбираюсь,
прося прощенья каждый раз за то,
что, отклоняясь от дороги непростой,
к унынию склоняюсь, а не к раю.

Но тут же из тюремного болота
несчётное число костлявых рук
меня хватают, берегут от мук,
что будто меня ждут, но их забота
мне ни к чему. Я ввязываюсь в спор,
где расточители дерутся со скупцами.

Стерпев удары с неприятными словцами,
причём, от тех и от других, что мне — позор,
я принимаю дождь и крупный град,
что хлещут по бокам похлеще плети,
огромный смерч меня по кругу вертит
с желудком вместе. Я миную ад,
минуя Лимб, не повидав Лукана.

Переборов презрение к червям,
боль от укусов пчёл, любовь к корням,
об кои спотыкаюсь непрестанно,
возненавидев середину, как предлог,
оказываюсь я в чащобе жизни,
где человеческие хищники и слизни
сильней пугают, чем во гневе — Бог.

V

Маяк для Стикса — маленькая спичка
моей надежды, извлеку урок;
уныние — вот главный мой порок.

Огнями дьявольскими город весь напичкан.

2009

Мелкий пустынный песок обдирает обтёсанный камень,
словно в ступке алхимик, стирает память, вслед за домами...
Где ни копнёшь — повсюду находишь следы альбумина;
кровь не сладка — её горечь ни с чем не сравнима...
Страна — лишь бокал для обычаев, наций, смешений народов,
обрядов, исповеданий, страданий, переворотов...

Вино подливается постоянно скрывающимся официантом;
вместо приправ — акведук, шатуном проснувшийся мирный атом...
Время, как местный алкаш, не способно остановиться —
в глотке лужёной сгинули первые, сгинут и те, кто припозднится...
Букеты вина сменяются — войны и перемирия, моры, вакцины, лазер,
железные зайцы, везущие работяг, ядерный эквалайзер*...

Небо стало экраном, замелькали картинки истории вечной —
страшные хроники, сами себя лишившие дара правдивой речи...

В горячий сахарский песок погружаешься, словно в воду;
под ним, как на дне морском, корабли, спрессованные в колоду,
вырывающие из прошлого мачты фантомные бороздить океаны,
расширять владения, кругозоры, границы и даже свои карманы ...
Как мы, — стремились куда-то, зачем-то, но сгинули в горле комом,
оставив выцветшие мозаики, а будущему — оставим что мы?

Но когда-то иссякнет сырьё для выращивания винограда,
когда-то кран капнет в последний раз и, может, так будет надо —
крути не крути вентиля — что-то ухнет в невидимом винопроводе;
сосуд останется пуст, и истина, наконец, окажется на свободе...
Время, может быть, протрезвеет или умрёт от ломки в пустой нарколожке...
Время, что держит жизнь за хрустальную тонкую ножку...

Из ничего в ничто проливается мир осязаемый, материальный,
выцеживая из времени в вечность чью-то непостижимую тайну...

И только Бог взирает с небес, следя за своей винодельней,
как мы отмечаем в календарях за понедельником понедельник...

2014 год

* - одно из неверных названий адронного коллайдера

Верить себе одному — самонадеянно,
правда — у Бога за пазухой — не исказишь.
Думаешь: небо, — а это — зияет расщелина,
и в заблуждении судишь чужую жизнь.

Чёрное с белым пастой какао-ореховой
ложкой размазывать бестолку допоздна,
чая постичь силами сердца ветхого...

Бо́льшим окажешься, меньшим себя познав...

Вынет из чрева кита молитва Ионина,
толщи воды океанской преодолев...
Ни одного у Бога нет не прощённого —
милости бы довлеть и на всей земле.

Нить ариаднина, богова, всякого выведет,
жизни достойной без света в ушко́ не продеть,
дух иссякает, рушатся лживые идолы...

Истина неистощимо верит в людей.

Сентябрь 2012 года

Попробуй только выползти из кожи
до откровения, что это невозможно,
где человек без Бога безнадёжен,
а с Богом видит то в себе, что до́лжно.
Попробуй шаг от гаснущей природы
свершить до возмущенья, что не пущен
сетями, что опутывают сроду
с грядущим каждым поколеньем гуще...

Закрытая душа истошно ищет
пути из клеток, чьих не знает кодов;
но что ни взлом — то закуточек нищий,
где света нет, и нет водопровода;
лишь сердце, извергающее Этной
всё умертвляющий собою пепел...
по кругу; жизнь греховна, ибо смертна...
Любовь же, всепрощая, долготерпит,
доколе прикрываем сверху кратер
листом бумаги белого формата...
А что внутри? За равновесье ратуй;
поспит гора сегодня, вспыхнет завтра...

Договоришься с ней — наполнит тело газом;
лукаво ощущение, что лёгок...
Свет проникает сквозь открытый разум,
забывший все мерила, кроме Бога
и мыслью путь Ему не преградивший...

Вот ветхий дом, вот свет в его окошках
в печи полешки и кровати в нише...
Порой мелькнёт в дыму и сгинет крошкой...

Кто выше силы, с коей тянут корни
тела и души в землю и песок до
состояния холодной преисподней,
теряющих тепло промокших лодок,
что пришвартованы так близко, что бортами
соприкасаются, когда качают волны?..
Но ни один научный департамент
желанья греться по-иному не исполнит,
лишь трением... Детей ни за заслуги,
ни за проделки любят их мамаши,
туда-сюда не мечется их флюгер
и лист не вянет, даже оборвавшись...

Проедусь по перилам проржавевшим
парадной, где темно, где грязь и крысы...
Прикосновеньем пальцев дверь, пропевши,
отворится и солнце впустит с выси.

Сентябрь 2014 года

Ныряет под воду кит,
мир кренится...
пойманный якорьком...
теряюсь...
но сквозь вековечный пласт
наносится йодная сеточка
на́ душу чьей-то рукой...
Иона молится
и за нас...

Чёрствым горохом слова
из засушенного стручка...
Они обладают свойством частицы,
но не волны,
словно неандертальцы,
недоразвитые пока,
покоряют стены
только посредством
войны...

Не пропороть потолка,
крыши и облаков,
материи не прорвать
словами мёртвого живота,
как бы заточены ни были
кончики их штыков...
Божьего хлеба ком...
и немота...
немота...

В безвре́менье вводит не магия —
вера, храня...
Словом проникни туда,
откуда не выходил,
молитвою непрестанной
настрой всех грешников
за меня...
Прости, моё слово —
одна из попавшихся
в сеть сардин...

Правый глаз косит в сторону,
правда, не вру,
но правое, как и левое, -
нехорошо,
ибо награда похитит рай,
будь ей хоть слово,
хоть рубль...
Сетями акустики ловят молитвы
от адского пламени
за вершок...

Июль 2014 года

Тысячи вер, истин, тысячи мер...
Спутались Боговы и человечьи следы...
Паршивые следопыты — попадаем в лапы химер,
пролезающих через забор и творящих дым,
обещающих дать любви, за так, исхищаемой из
параллельных миров... про таких говорят — воры...

Знай, как только взлетел — падаешь вниз...
Свобода в ободе жизни, за которым её обрыв...

Тело живет в эйфории, пьяное в драбадан,
в иллюзии света, добра, спасения, Бога-врача...
Слышал, в лесу живёт старик Иордан,
крестит водой, намоленной стаей волчат...

И ринулись все к нему, не надев ни плаща, ни сапог,
сгинув в болотах, их души размякли в торф
и вознеслись аммиаком, смешались с водой, их пот
пролит напрасно...
а кто-то остался дома, последовав за Христом.

Октябрь 2013 года

Накатит волной уныние — заметишь в воде
караван держащихся друг за друга кальмаров...
А мы молитвой не связаны, ни в радости, ни в беде;
чаще надежда дохнет в дыхании перегара...

Хуже только прослыть при жизни святой;
пространство до облаков укротить попробуй —
не сможет найти сцепления с пустотой
никакая на свете обувь.

Лишь на себя надеяться — оплошать;
всегда наготове чернильный мешок защитный...
Тужится каракатицей в море страстей душа,
чёрный след оставляя... И не ищи ты
лёгкости и полёта, смотри в себя;
видишь, падает свет, и видна вся скверна...
Зёрнышко отыскав, вложишь в клюв воробья,
когда голод тебя одолеет, в пример нам.

Главное — не уверовать в то, что нов,
словно рассветный час, ублажившись в ванне...

Выпросишь к Богу путь — поведёт, не жалея ног,
там, где трезвее шаг и твёрже камни.

Апрель 2014 год

Чаще всего не в тех облаках витаю;
падать с них страшно, но страх ничему не учит —
только болячки... Но, больняки коротая,
все забываешь уроки — лишь стало лучше.

Тело душой познается, душа же — телом,
в их единении нет никакой проблемы...
Просто горело, то и другое, горело,
вот и искрятся, соприкасаясь, клеммы.

Мажешь ожоги антирубцовым гелем,
чтобы бесчувственной не становилась память;
тонким слоем молитвы и светоклея
вылечишь всё что угодно — и снова в пламя.

Волю собрать в кулак и, вручая Богу,
пальцы суметь разжать, как ребёнку, жалко,
в дар отдающему поезд, к нему — дорогу...
Или бессильно сдаться и стать русалкой...

Мир обратится в воду, девятым валом,
с паззлом его последним внутри ладони,
вытащив человека из-под завала,
что искалечен и от свободы стонет...

Богу не важно, что до него утратишь,
ибо всё лишнее тучами кроет лица,
спичкой горит в метаном заполненной шахте...
Ценник спасения душ высотой не скупится...

Левой творить добро, утаив в кармане
правую, даже спасибо не взяв, обидно...
Сжатый кулак на шее повиснет камнем...
и океан пополнят слёзы Аида...

Апрель 2014 года

Сегодня ты в яме —
с кем не случалось такого...
Стираем колени, скитаясь по дну,
мозолим ладони
в поиске несуществующей двери
рая земного...
Мы роем сырой песчаник,
шарахаясь червяков,
но им подобно...

По мере опустошенья души
наступает вакуум —
тяжкое бремя — лишь в мире материи
он невесом и невидим.
Тропа Одиссея
до вновь обретённой Итаки
плутала меж гиблых болот
и теней Аида.

Но, вверх запрокинув голову,
небо увидим открытым —
оттуда спускаются вниз
звёздные лифты.
Сквозь плотные тучи,
железобетонные плиты
нас поднимают на тросах,
из света свитых.

Подчас подбираются кошки
к нашей центральной проводке,
и, кажется, всё бесполезно —
врачи и подковки.

Спасение не в петле,
не в игле, не в бутылке водки,
а в немного потрёпанном крае
брошенной Богом верёвки.

февраль 2013 года

Истирался последний узел,
как Титаник на айсберг шёл...
Проступая кровью на блузе,
горизонта поролся шов.

Сети мыслей и сеть дендритов
рассекают стальным ножом,
словно небо — метеориты;
очень ярко и очень жжёт.
Две безумные горе-рыбы
рвались, словно от друга — друг...
Полететь хоть куда с горы бы,
да петелька за веры крюк
зацепилась, и держит куртка...
/пешехода, что вздумал грустить,
из-под стёртых колёс маршрутки
незнакомец успел спасти/...

Как бы темень не допекала
под дозорный строй фонарей,
не ползи по воде канала
за огнями к чёрной дыре,
уходи от источников света,
затрудняющих взор в небеса,
где Господь то ли тусклой планетой,
то ли яркой звездой затесал
твою душу, что пятой, шестою,
где-то сдерживает любовь
между криком и немотою,
меж врагами, меж нас с тобой...

Не стони же, душа... Альриша,
счастье — мощь твою замечать
под поверхностным блеском вскрыши
света лунного и Ильича,
что удержит уже на замахе
руку, наши грехи упразднит...
Пусть любовь воцарит в умах и
в душах, рыб направляя в зенит...

Сентябрь 2014 года

Меж берегов строптивая река.
Над нею небо застят облака.
Вода стремится сбросить гнёт камней,
в борьбе теряя тысячи коней.

Могучи скалы, широки в плечах,
бокам щекотно; в них вода, точа,
диполей мечет вечную картечь,
по миллиметрам пробивая себе течь.

Но у гранита состраданья нет —
закован в русло водный силуэт.
Обоймами струи дождя бегут
разбиться пеной гильз на берегу.

Чтобы разрушить каменные лбы,
нужны века безжалостной борьбы;
союзной силой ветра и воды
разбить полки породы и руды.

Но камень прочно укрепил посты —
надежды тщетны, траты сил пусты.
Простившись с верой, камню сдав свой пыл,
поток воды поддался и остыл...

Казалось, скалы одержали вверх,
но справедливость, равная для всех,
оставив глыбе право ликовать,
воде за дух дарует благодать —

рекой впадет устало в океан,
свободней станет всех наземных стран.

Май 1997 года

Не согреть печи, сколько не топят.
Зябок сумрак у́мерших стен.
Да и сам я, будто утопленник,
заметавшийся меж гостей.

Бисер мечется... Верный выход
воскресающим лишь открыт...
Я в окно, но на месте выдоха
проступает закон йеры*.

Всё, что свет отразит — занавешено,
не суть важно каким тряпьём.
Не пропустит ничто в мир грешный
ни дверной, ни оконный проём.

В нас вплелись язычество предков
вкупе с верой... А у межи
всё замёрзло и замерло. Ветки
не зацепят листами жизнь.

Белый плат знаком свежей скорби
втиснут меж избовых морщин.

Барабанят капли по гробу
достучаться до каждой души.

По дороге, усыпанной ёлкой,
не вернуться в привычный мир
ни тому, кто мёл дом метёлкой,
ни тому, от кого он намыт.

Даже капля дождя застыла,
не достигнув земли, а плоть
из какой-то последней силы
губы сжала проститься, вплоть
до того, как крайний из нас в лоб
не прошепчет молитвенный стих.

Лишь хватило бы в лампе масла
у души мытарства пройти.

Поцелуем отпущена птица,
отперта поцелуем боль,
что колодезною водицей
окатила до слова Бог.

Три намокшие горсти глины
/для чего уж, поди, пойми/,
как во Имя Отца и Сына,
и Святого Духа. Аминь.

Ноябрь 2004 года

* - Руна циклического круговорота, смерть и рождение

Не хулите Бога,
не думайте, что он умер,
что оставил во мраке,
лишённом добра и надежды.
Он доверил нам землю
к светилам вести силой люмен,
кораблём в океане времён
меж грядущим и прежним.

Если кажется сыро,
темно, и на каждой из улиц
городов и поселков
творится беда и неправда,
то в себя заглянув, вопрошаю -
не мы ли толкнули,
не заботясь о сердце,
его докатиться до ада.

Мировая душа
преисполнена страхом и злобой
оттого, что является суммой
душ, полных обиды,
что каменьями брошены нами
в земную утробу.
А теперь мы корим небеса,
не дождавшись эгиды.

Что посеяно в мире не Богом,
теперь пожинаем.

Из отчаянных вод, как киты,
мы, бросаясь на сушу,
задыхаемся от кислорода,
с трудом вспоминая
Богом вложенный дар
им дышать,
совершенствуя душу.

Март 2011 года

Я верю неоспоримо —
останусь в тех,
кто ставил в песок часовни
моей свечу,
спасал мои образа
от пожаров страстей
с мужчинами, к коим любовь
не грела ничуть.

Сомненья точили фундамент
наш кислотой
ещё не отстроенных даже
совместных стен.
Навряд ли я в них останусь
хоть каплю святой,
как и от них ничего
не осталось во мне.

Я брошу верёвкой молитву
тому, кто упал
и хочет подняться,
но веры не достаёт.
У загнанных в угол трубный
горит металл.
Прикладываясь к бутылке,
они отвергают йод.

Хотелось бы дать им крылья,
подобные тем,
что получил от отца
беспечный Икар.
Но разве поверишь в то,
что сотни частей,
скреплённые воском,
могут снести в облака?

И если бы не было тех,
кто верой в меня
склеивал перышки крыльев,
позабывшая высь,
сидела бы в тесном углу,
который хранят,
как будто святыню,
падшие души живых.

Февраль 2011 года