Стихи / маяк для стикса

Греческое слово «planetes» (или планета) означает «блуждащая звезда». Планеты не занимают определенного места на небе, подобно звездам, а блуждают среди них, все время меняя положение. Таково было космогоническое представление средневековых людей. По нему насчитывалось 7 планет, к которым относили Меркурий, Венеру, Марс, Юпитер, Сатурн, а также Луну и Солнце. Все они «блуждали» вокруг неподвижной Земли, находящейся в центре мироздания.


Аудиоциклы:

 

Стихи:

Пустынные вагоны

Привиделся в сером тумане
холодный пустынный перрон.
Нашарив рукою в кармане
билет, я залезла в вагон.

Замкнулись зелёные двери
за мной, словно некая грань,
лишь право оставив поверить,
что поезд отправился в рай.

Он мчался сквозь гарь сожаленья —
пустыни, леса пересёк.
Минуя людские селенья,
он путь проложил на восток.

Иду по вагонам напрасно -
единственный их пассажир.
В кабине безлюдно и страшно...
В какой же приеду я мир?

Кто здесь? Проводник, где все люди?
Чья правит составом рука?
Я спрыгну, никто не осудит,
но вера хранит от прыжка.

Май 2001 года

Маяк для Стикса

I

Я между лесом, где пугаюсь льва,
волчицы, рыси, лишь бы только выжить,
и городом, что городом едва
могу считать, болтаюсь и не вижу
другой дороги. Мерзок город Дит,
скрывает сформированные в теле
последние круги, где душ артели
суровость наказанья не щадит.

II

Места для искупления грехов
являют конус с опрокинутой вершиной,
вонзённый в землю. Мука жизнью длинной
страшней успения. Круги мельчат с верхов,
пороки облегчаются с низов.

Нет, ад — не ремешок, не угол,
в нём души не играют роли пугал
для устрашения других, смотреть в глазок
туда не стоит — Бог не милосерден;
будь он добрей, не сотворил бы ад...

В Египте его нет, весомой ка
гуманно предначертано стать снедью
льва с крокодильей головой. Но город Дит
содержит страшные круги и злые щели,
а маяки его ведут к плачевной цели.

Вокруг же стен его страдание смердит.

III

Безвольных слёз потоки, не спеша,
стекаются в Стигийское болото.

Когда полтона потеряет нота,
срываясь в плач, отчается душа,
я попадаю в скорбные места,
не знающие веры и надежды.

С меня срывает сторож-бес одежды,
но видит пламя обнажённого креста.

Он, чертыхаясь, одевает, отпустив —
негоже, чтобы в общество гневливых
влетала птица с веткою оливы.

Здесь лишь один маяк, ведущий всех на риф.

IV

И я с зажжённой спичкой выбираюсь,
прося прощенья каждый раз за то,
что, отклоняясь от дороги непростой,
к унынию склоняюсь, а не к раю.

Но тут же из тюремного болота
несчётное число костлявых рук
меня хватают, берегут от мук,
что будто меня ждут, но их забота
мне ни к чему. Я ввязываюсь в спор,
где расточители дерутся со скупцами.

Стерпев удары с неприятными словцами,
причём, от тех и от других, что мне — позор,
я принимаю дождь и крупный град,
что хлещут по бокам похлеще плети,
огромный смерч меня по кругу вертит
с желудком вместе. Я миную ад,
минуя Лимб, не повидав Лукана.

Переборов презрение к червям,
боль от укусов пчёл, любовь к корням,
об кои спотыкаюсь непрестанно,
возненавидев середину, как предлог,
оказываюсь я в чащобе жизни,
где человеческие хищники и слизни
сильней пугают, чем во гневе — Бог.

V

Маяк для Стикса — маленькая спичка
моей надежды, извлеку урок;
уныние — вот главный мой порок.

Огнями дьявольскими город весь напичкан.

2009

Винодельня

Мелкий пустынный песок обдирает обтёсанный камень,
словно в ступке алхимик, стирает память, вслед за домами...
Где ни копнёшь — повсюду находишь следы альбумина;
кровь не сладка — её горечь ни с чем не сравнима...
Страна — лишь бокал для обычаев, наций, смешений народов,
обрядов, исповеданий, страданий, переворотов...

Вино подливается постоянно скрывающимся официантом;
вместо приправ — акведук, шатуном проснувшийся мирный атом...
Время, как местный алкаш, не способно остановиться —
в глотке лужёной сгинули первые, сгинут и те, кто припозднится...
Букеты вина сменяются — войны и перемирия, моры, вакцины, лазер,
железные зайцы, везущие работяг, ядерный эквалайзер*...

Небо стало экраном, замелькали картинки истории вечной —
страшные хроники, сами себя лишившие дара правдивой речи...

В горячий сахарский песок погружаешься, словно в воду;
под ним, как на дне морском, корабли, спрессованные в колоду,
вырывающие из прошлого мачты фантомные бороздить океаны,
расширять владения, кругозоры, границы и даже свои карманы ...
Как мы, — стремились куда-то, зачем-то, но сгинули в горле комом,
оставив выцветшие мозаики, а будущему — оставим что мы?

Но когда-то иссякнет сырьё для выращивания винограда,
когда-то кран капнет в последний раз и, может, так будет надо —
крути не крути вентиля — что-то ухнет в невидимом винопроводе;
сосуд останется пуст, и истина, наконец, окажется на свободе...
Время, может быть, протрезвеет или умрёт от ломки в пустой нарколожке...
Время, что держит жизнь за хрустальную тонкую ножку...

Из ничего в ничто проливается мир осязаемый, материальный,
выцеживая из времени в вечность чью-то непостижимую тайну...

И только Бог взирает с небес, следя за своей винодельней,
как мы отмечаем в календарях за понедельником понедельник...

2014 год

* - одно из неверных названий адронного коллайдера

Расщелина

Верить себе одному — самонадеянно,
правда — у Бога за пазухой — не исказишь.
Думаешь: небо, — а это — зияет расщелина,
и в заблуждении судишь чужую жизнь.

Чёрное с белым пастой какао-ореховой
ложкой размазывать бестолку допоздна,
чая постичь силами сердца ветхого...

Бо́льшим окажешься, меньшим себя познав...

Вынет из чрева кита молитва Ионина,
толщи воды океанской преодолев...
Ни одного у Бога нет не прощённого —
милости бы довлеть и на всей земле.

Нить ариаднина, богова, всякого выведет,
жизни достойной без света в ушко́ не продеть,
дух иссякает, рушатся лживые идолы...

Истина неистощимо верит в людей.

Сентябрь 2012 года

до двери

Попробуй только выползти из кожи
до откровения, что это невозможно,
где человек без Бога безнадёжен,
а с Богом видит то в себе, что до́лжно.
Попробуй шаг от гаснущей природы
свершить до возмущенья, что не пущен
сетями, что опутывают сроду
с грядущим каждым поколеньем гуще...

Закрытая душа истошно ищет
пути из клеток, чьих не знает кодов;
но что ни взлом — то закуточек нищий,
где света нет, и нет водопровода;
лишь сердце, извергающее Этной
всё умертвляющий собою пепел...
по кругу; жизнь греховна, ибо смертна...
Любовь же, всепрощая, долготерпит,
доколе прикрываем сверху кратер
листом бумаги белого формата...
А что внутри? За равновесье ратуй;
поспит гора сегодня, вспыхнет завтра...

Договоришься с ней — наполнит тело газом;
лукаво ощущение, что лёгок...
Свет проникает сквозь открытый разум,
забывший все мерила, кроме Бога
и мыслью путь Ему не преградивший...

Вот ветхий дом, вот свет в его окошках
в печи полешки и кровати в нише...
Порой мелькнёт в дыму и сгинет крошкой...

Кто выше силы, с коей тянут корни
тела и души в землю и песок до
состояния холодной преисподней,
теряющих тепло промокших лодок,
что пришвартованы так близко, что бортами
соприкасаются, когда качают волны?..
Но ни один научный департамент
желанья греться по-иному не исполнит,
лишь трением... Детей ни за заслуги,
ни за проделки любят их мамаши,
туда-сюда не мечется их флюгер
и лист не вянет, даже оборвавшись...

Проедусь по перилам проржавевшим
парадной, где темно, где грязь и крысы...
Прикосновеньем пальцев дверь, пропевши,
отворится и солнце впустит с выси.

Сентябрь 2014 года

акустика

Ныряет под воду кит,
мир кренится...
пойманный якорьком...
теряюсь...
но сквозь вековечный пласт
наносится йодная сеточка
на́ душу чьей-то рукой...
Иона молится
и за нас...

Чёрствым горохом слова
из засушенного стручка...
Они обладают свойством частицы,
но не волны,
словно неандертальцы,
недоразвитые пока,
покоряют стены
только посредством
войны...

Не пропороть потолка,
крыши и облаков,
материи не прорвать
словами мёртвого живота,
как бы заточены ни были
кончики их штыков...
Божьего хлеба ком...
и немота...
немота...

В безвре́менье вводит не магия —
вера, храня...
Словом проникни туда,
откуда не выходил,
молитвою непрестанной
настрой всех грешников
за меня...
Прости, моё слово —
одна из попавшихся
в сеть сардин...

Правый глаз косит в сторону,
правда, не вру,
но правое, как и левое, -
нехорошо,
ибо награда похитит рай,
будь ей хоть слово,
хоть рубль...
Сетями акустики ловят молитвы
от адского пламени
за вершок...

Июль 2014 года

через забор

Тысячи вер, истин, тысячи мер...
Спутались Боговы и человечьи следы...
Паршивые следопыты — попадаем в лапы химер,
пролезающих через забор и творящих дым,
обещающих дать любви, за так, исхищаемой из
параллельных миров... про таких говорят — воры...

Знай, как только взлетел — падаешь вниз...
Свобода в ободе жизни, за которым её обрыв...

Тело живет в эйфории, пьяное в драбадан,
в иллюзии света, добра, спасения, Бога-врача...
Слышал, в лесу живёт старик Иордан,
крестит водой, намоленной стаей волчат...

И ринулись все к нему, не надев ни плаща, ни сапог,
сгинув в болотах, их души размякли в торф
и вознеслись аммиаком, смешались с водой, их пот
пролит напрасно...
а кто-то остался дома, последовав за Христом.

Октябрь 2013 года

каракатица

Накатит волной уныние — заметишь в воде
караван держащихся друг за друга кальмаров...
А мы молитвой не связаны, ни в радости, ни в беде;
чаще надежда дохнет в дыхании перегара...

Хуже только прослыть при жизни святой;
пространство до облаков укротить попробуй —
не сможет найти сцепления с пустотой
никакая на свете обувь.

Лишь на себя надеяться — оплошать;
всегда наготове чернильный мешок защитный...
Тужится каракатицей в море страстей душа,
чёрный след оставляя... И не ищи ты
лёгкости и полёта, смотри в себя;
видишь, падает свет, и видна вся скверна...
Зёрнышко отыскав, вложишь в клюв воробья,
когда голод тебя одолеет, в пример нам.

Главное — не уверовать в то, что нов,
словно рассветный час, ублажившись в ванне...

Выпросишь к Богу путь — поведёт, не жалея ног,
там, где трезвее шаг и твёрже камни.

Апрель 2014 год

в ладони

Чаще всего не в тех облаках витаю;
падать с них страшно, но страх ничему не учит —
только болячки... Но, больняки коротая,
все забываешь уроки — лишь стало лучше.

Тело душой познается, душа же — телом,
в их единении нет никакой проблемы...
Просто горело, то и другое, горело,
вот и искрятся, соприкасаясь, клеммы.

Мажешь ожоги антирубцовым гелем,
чтобы бесчувственной не становилась память;
тонким слоем молитвы и светоклея
вылечишь всё что угодно — и снова в пламя.

Волю собрать в кулак и, вручая Богу,
пальцы суметь разжать, как ребёнку, жалко,
в дар отдающему поезд, к нему — дорогу...
Или бессильно сдаться и стать русалкой...

Мир обратится в воду, девятым валом,
с паззлом его последним внутри ладони,
вытащив человека из-под завала,
что искалечен и от свободы стонет...

Богу не важно, что до него утратишь,
ибо всё лишнее тучами кроет лица,
спичкой горит в метаном заполненной шахте...
Ценник спасения душ высотой не скупится...

Левой творить добро, утаив в кармане
правую, даже спасибо не взяв, обидно...
Сжатый кулак на шее повиснет камнем...
и океан пополнят слёзы Аида...

Апрель 2014 года

из ямы

Сегодня ты в яме —
с кем не случалось такого...
Стираем колени, скитаясь по дну,
мозолим ладони
в поиске несуществующей двери
рая земного...
Мы роем сырой песчаник,
шарахаясь червяков,
но им подобно...

По мере опустошенья души
наступает вакуум —
тяжкое бремя — лишь в мире материи
он невесом и невидим.
Тропа Одиссея
до вновь обретённой Итаки
плутала меж гиблых болот
и теней Аида.

Но, вверх запрокинув голову,
небо увидим открытым —
оттуда спускаются вниз
звёздные лифты.
Сквозь плотные тучи,
железобетонные плиты
нас поднимают на тросах,
из света свитых.

Подчас подбираются кошки
к нашей центральной проводке,
и, кажется, всё бесполезно —
врачи и подковки.

Спасение не в петле,
не в игле, не в бутылке водки,
а в немного потрёпанном крае
брошенной Богом верёвки.

февраль 2013 года

альриша

Истирался последний узел,
как Титаник на айсберг шёл...
Проступая кровью на блузе,
горизонта поролся шов.

Сети мыслей и сеть дендритов
рассекают стальным ножом,
словно небо — метеориты;
очень ярко и очень жжёт.
Две безумные горе-рыбы
рвались, словно от друга — друг...
Полететь хоть куда с горы бы,
да петелька за веры крюк
зацепилась, и держит куртка...
/пешехода, что вздумал грустить,
из-под стёртых колёс маршрутки
незнакомец успел спасти/...

Как бы темень не допекала
под дозорный строй фонарей,
не ползи по воде канала
за огнями к чёрной дыре,
уходи от источников света,
затрудняющих взор в небеса,
где Господь то ли тусклой планетой,
то ли яркой звездой затесал
твою душу, что пятой, шестою,
где-то сдерживает любовь
между криком и немотою,
меж врагами, меж нас с тобой...

Не стони же, душа... Альриша,
счастье — мощь твою замечать
под поверхностным блеском вскрыши
света лунного и Ильича,
что удержит уже на замахе
руку, наши грехи упразднит...
Пусть любовь воцарит в умах и
в душах, рыб направляя в зенит...

Сентябрь 2014 года

К океану

«Свобода — есть соединение с подлинным миром — космосом»
(Бердяев).

Меж берегов строптивая река.
Над нею небо застят облака.
Вода стремится сбросить гнёт камней,
в борьбе теряя тысячи коней.

Могучи скалы, широки в плечах,
бокам щекотно; в них вода, точа,
диполей мечет вечную картечь,
по миллиметрам пробивая себе течь.

Но у гранита состраданья нет —
закован в русло водный силуэт.
Обоймами струи дождя бегут
разбиться пеной гильз на берегу.

Чтобы разрушить каменные лбы,
нужны века безжалостной борьбы;
союзной силой ветра и воды
разбить полки породы и руды.

Но камень прочно укрепил посты —
надежды тщетны, траты сил пусты.
Простившись с верой, камню сдав свой пыл,
поток воды поддался и остыл...

Казалось, скалы одержали вверх,
но справедливость, равная для всех,
оставив глыбе право ликовать,
воде за дух дарует благодать —

рекой впадет устало в океан,
свободней станет всех наземных стран.

Май 1997 года

йеры

Не согреть печи, сколько не топят.
Зябок сумрак у́мерших стен.
Да и сам я, будто утопленник,
заметавшийся меж гостей.

Бисер мечется... Верный выход
воскресающим лишь открыт...
Я в окно, но на месте выдоха
проступает закон йеры*.

Всё, что свет отразит — занавешено,
не суть важно каким тряпьём.
Не пропустит ничто в мир грешный
ни дверной, ни оконный проём.

В нас вплелись язычество предков
вкупе с верой... А у межи
всё замёрзло и замерло. Ветки
не зацепят листами жизнь.

Белый плат знаком свежей скорби
втиснут меж избовых морщин.

Барабанят капли по гробу
достучаться до каждой души.

По дороге, усыпанной ёлкой,
не вернуться в привычный мир
ни тому, кто мёл дом метёлкой,
ни тому, от кого он намыт.

Даже капля дождя застыла,
не достигнув земли, а плоть
из какой-то последней силы
губы сжала проститься, вплоть
до того, как крайний из нас в лоб
не прошепчет молитвенный стих.

Лишь хватило бы в лампе масла
у души мытарства пройти.

Поцелуем отпущена птица,
отперта поцелуем боль,
что колодезною водицей
окатила до слова Бог.

Три намокшие горсти глины
/для чего уж, поди, пойми/,
как во Имя Отца и Сына,
и Святого Духа. Аминь.

Ноябрь 2004 года

* - Руна циклического круговорота, смерть и рождение

Душа мира

Не хулите Бога,
не думайте, что он умер,
что оставил во мраке,
лишённом добра и надежды.
Он доверил нам землю
к светилам вести силой люмен,
кораблём в океане времён
меж грядущим и прежним.

Если кажется сыро,
темно, и на каждой из улиц
городов и поселков
творится беда и неправда,
то в себя заглянув, вопрошаю -
не мы ли толкнули,
не заботясь о сердце,
его докатиться до ада.

Мировая душа
преисполнена страхом и злобой
оттого, что является суммой
душ, полных обиды,
что каменьями брошены нами
в земную утробу.
А теперь мы корим небеса,
не дождавшись эгиды.

Что посеяно в мире не Богом,
теперь пожинаем.

Из отчаянных вод, как киты,
мы, бросаясь на сушу,
задыхаемся от кислорода,
с трудом вспоминая
Богом вложенный дар
им дышать,
совершенствуя душу.

Март 2011 года

Символ веры

Я верю неоспоримо —
останусь в тех,
кто ставил в песок часовни
моей свечу,
спасал мои образа
от пожаров страстей
с мужчинами, к коим любовь
не грела ничуть.

Сомненья точили фундамент
наш кислотой
ещё не отстроенных даже
совместных стен.
Навряд ли я в них останусь
хоть каплю святой,
как и от них ничего
не осталось во мне.

Я брошу верёвкой молитву
тому, кто упал
и хочет подняться,
но веры не достаёт.
У загнанных в угол трубный
горит металл.
Прикладываясь к бутылке,
они отвергают йод.

Хотелось бы дать им крылья,
подобные тем,
что получил от отца
беспечный Икар.
Но разве поверишь в то,
что сотни частей,
скреплённые воском,
могут снести в облака?

И если бы не было тех,
кто верой в меня
склеивал перышки крыльев,
позабывшая высь,
сидела бы в тесном углу,
который хранят,
как будто святыню,
падшие души живых.

Февраль 2011 года